Заметно расширившийся и критически выверенный круг данных позволяет, по нашему мнению, говорить о торговых, этнокультурных, политических отношениях между древнерусскими и немецкими землями ранней поры не как о периферийном явлении, а как о постоянно действовавшем факторе, не как о дробном пунктире экзотических контактов от случая к случаю, а как о системе, обладавшей традиционностью и стабильностью. Изменившаяся оценка места и роли ранних русско-немецких контактов в кругу международных связей Руси в целом влечет за собой и переосмысление «удельного веса» отдельных направлений этих связей. Западное направление характеризуется, сверх того, преемственностью системы дальних международных коммуникаций древнерусского времени по отношению к значительно более архаическим путям этнических и культурных коммуникаций внутри природно-ландшафтных зон, которые на территории Восточной Европы проходят перпендикулярно главнейшим речным магистралям. Вместо привычной линейной схемы, ориентированной на меридиональную ось север — юг («путь из варяг в греки»), вырисовывается система из меридиональной и широтной (запад — восток) осей, которая придает кругозору обитателей Среднего Поднепровья IX—XI вв. пространственную стереоскопичность и хронологическую глубину. Надо ли говорить, что подобная картина заставляет по-новому взглянуть на многие принципиальные для древнерусской истории проблемы: проблему сложения государственной территории Киевской Руси или еще шире — проблему роли дальней торговли и этнокультурных контактов в процессе формирования самой древнерусской государственности, проблему проникновения христианства в Восточную Европу и значения для нее кирилло-мефодиевской миссии и т. п. Как будет видно, даже уже имеющегося материала достаточно для некоторых вполне определенных суждений на этот счет. Главное место в настоящем очерке занимает 250-летний период от середины IX до конца XI в. Именно он был основным предметом изысканий автора, именно применительно к нему получены те новые результаты, которые и служат известным оправданием для вышеприведенных суждений. Что касается последующего периода XII — первой половины XIII в., то он менее всего затронут историографией — если отвлечься опять-таки от специфической темы новгородско-ганзейской торговли (вернее, ее начатков во второй половине XII — XIII в.) и отношений между Новгородом и Орденом в первой половине XIII в., которой мы в данной работе не касаемся.